…гда составит замена звука «д» на «р» в основах «хады» и «хары».Лиственница – «хара» [405. Там же. с. 126] , на якутском это слово заменено словом «тиит», но в топонимике Якутии схранились «харба», «харбаала», «харбалаах» и траву одну называют «харба от». Нынешнее же якутское «тиит», очевидно, близко к хакасскому «тыт» и тувинскому «дыт». У бурятов та же «лиственница» - «шэнэhэн», у казахов – «хараhан», у турок – «хараhан»). «Ива» и «осина» - «нерка» [406. Русско-ненецкий словарь. М., 1948, с. 100], «ивняк» - «неро» [407. Там же. с. 100]. Здесь изменения значительны. У якутов на «неро» похоже название ивовой палки «нырыы», которыми они пользуютяс при осеннем рыбном лове; на «нерка» похоже якутская «ыар5а» - карликовый кустарник, именуемый по сибирско-русский «ёрник». Здесь «нарьа» образовалась, видимо, путём выпадения от «нерка» звука «н» = «арка». Другие параллели не помогают, ибо по-якутски «ива» - «уот», по турецки – «со5ут», по казахски и хакаски – «тал», по тувински – «хаак» и по бурятски – «ушооhэн»); «берёза» - «хо» [408. Там же. с. 19] (здесь почти все тюркоязычные названия берёзы близки к данному слову. Сравните: якутское – «хатын», тувинское – «хадын», хакасское – «хазын», казахское – «хайын», турецкое – «кауин», бурятское – «хуhан») и т. д.

При замене выходящего из моды языка на новый некоторые слова и понятия уходящего языка обычно идут на пополнение словарного фонда победителя. При этом победитель принимает в качестве таковых только те, каких нет в своей лексике. Например, предполагается будущая замена якутов, именующая сегодня себя «сахаляр’ами», переходя полностью на русскоязычие (по переписи 1979 г. таковых более десятка тысяч), от уходящего в прошлое тюркского языка своих отцов и дедов оставила себе на пользование считанное количество слов. Последние состоят из отсутствующих в русском языке: «марь» - «полуболото», «маут» - «аркан для ловли оленей», «кораль» - «оленегонная изгородь», «турку» и «марта» - «виды санок оленьей упряжки», «торбоза» - «мягкая староякутская обувь» и т. п. И эти слова остались служить не в прежнем фонетическом оформлении, а подвергшись сильной звуковой адаптации на русскоязычный лад.

Упоминаемая выше заболоневая терминология терминология явно имела аналогичную историю. Фонетический из состав подвергся сильному изменению, словообразовательная аффикция частью осталась в прежнем виде и частью принял чужие элементы. Сам факт перехода этих терминов из старосамодийского на тюркские дает весьма отчётливый ответ на вышеупомянутый вопрос о происхождении применения древесной заболони в пищу: тюркские якутский, хакасский и кумандинский языки не приняли бы в свою лексику те чужие заболоневые термины, если бы у них самих имело место древоедство.

С другой стороны заболоневая терминология отнюдь не является единичным краплением древнесамодийских языков в названных трёх тюркских языках. Следовательно, в историческом прошлом носителей последних явно имел место свой самодийскоязычный этап. Это тем возможно, что все три названных народа до сравнительно недавнего времени находились в прямом соседстве с носителями самодийского языка. Например, якуты граничили на севере с тавгами, кумадинцы с селькупами, а хакасы с самодийскоязычной частью лесных тувинцев.

Мы подчёркиваем данный факт по той причине, что все сопоставления якутского языка на предмет выяснения их тюркского происхождения делались большой частью с указанными выше языками, не успевшими ещё оторваться в достаточной мере от собственного самодийского прошлого. Так искони самодийские слова и понятия легко перепутать с тюркскими и тюркские с самодийскими. В этом смысле и древнеорхонские языки не являются вполне надежным указателем «чистого» тюркоязычия, лишенного остатков самодийскоязычия. Разумеется, абсолютно «чистых» языков не бывает, но в изысканиях по генезису относительная рафинированность или разграниченность всё же требуется.

Такова история ушедшей в прошлое северо-таёжной заболони. Местами она сохранялась вплоть до 30-х годов ХХ в. уничтожила её последние остатки Советская власть. Во время второй мировой войны в вышеотмеченной зоне местами имели место попытки возродить временно пользование заболонью. Только тогда обнаружилось, что этот род пищи не всем по желудку. Это лишь лишнее свидетельство о том, что подвергаться миграциям может не любая культура.

 

 

 

Глава 2
Травы, применявшиеся в якутской кухне

Хозяйственный интерес к заболони отмечен в топонимике Якутии огромным количеством «бэстээх» (дословно: сосновая), «тииттээх» (дословно: лиственничная), «харбалаах (также «лиственничная») и «харба» (также «лиственница»). Интерес к пищевым травам также нашёл своё отражение в аналогичных названиях местностей. Их них наибольшей распространённостью пользуются: Ымыйах Уга, Тас Ымыйых, Ымыйахтаах, Куп-Ымыйахтаа5а, Сордон Ымыйахтаах, Ымыйах Куруо, Ымыйахтыыр, Алтан Ымыйа [409. Багдарыын Стулбэ. Мэнэ ааттар. Якутскай, 1979, с. 39]. Эти топонимы на «ымыйа» встречаются в массовом количестве повсюду в Якутии. Из них часть относится к посуде («Алтан Ымыйа» - дословно: «Медная ымыйа», «Таас Ымыйа» - дословно: «Каменная Ымыйа»), но большая часть их указывала на произрастание растения «Ымыйа». Совпадение названной посуды и растения в случае «ымыйа» необъяснимо. Известно лишь, что у якутов под термином «Ымыйа» фигурировала: «большой деревянный сосуд, большая посуда; ендова, лохань, Я; одноногий жбан; кубок для кумыса. Вс. Кэриэн ымыйа большой деревянный сосуд из гнутой берёзовой доски с сосновым дном, сжатый лиственничным корнем, бадья, чаша круговая, чороон ымыйа пиршественный кубок» [410. Пекарский Э.К. Словарь якутского языка. Т. 3., с. 3794, 1959, 3794]. Ымыйа подобных деревянных, берестяных и глиняных сосудов у якутов прошлого было немало. Их названия явно входили в один и тот же неизвестный древний язык, так как имели окончание на – «йа. Вот их перечень: кытыйа (кытах), тордуйа (тордука), бадьыйа (бадьыыр), коhуйэ (куос), ыа5айа (ыа5ас), хамыйах (хомуос). По грамматическому оформлению к этим названиям близки и слова: быhыйа (быах), колуйэ (куол), отуйэ и т. д. Как видим, здесь окончание – «йа» имеет уменьшительное или ласкательное значение. Некоторый луч света на возможное происхождение этих названий может пролить на наш взгляд, слово «кытыйа». У сегодняшних ненцев «хыдя» означает чашу [411. Ненецко-русский словарь. М., 1948, с. 302], по материалу и внешнему оформлению точно копирующую якутскую «кытыйа» или «хыдыйа».

Съедобное, типично северное растение «ымыйа» или «ымыйах», любящее почву с многолетней мерзлотой, то ли случайно, то ли от пользования в пищевых целях оказалось названным синомично вышеназванному преимущественно деревянномц сосуду древних северных самодийцев «ымыйа». На разных языках подобных чрезмерно точных совпадений не бывает. Здесь совпадают полностью и фонетический состав слова, и грамматическое оформление, и место распространения. Отсюда и растение «ымыйа», по всей вероятности, имеет название самодийского происхождения. Об этом растении специалисты разных времён сообщают следующее. В «Словаре якутского языка» Э.К. Пекарского слово это дано синомичным вышеотмеченному сосуду: «Ымыйа» (от) чёрноголовник, снурок, кровохлебка лекарственная, катышки: (=тонуй ымыйа5а, быта уба или уга); якуты вилюйского округа корни ятого растения варят в молоке и едят в замороженной воде под названием быта; …У туруханских якутов корень бадуя считается питательным. Набрав, очищают с него кожицу, сушат и употребляют разваренным вместе с рыбьим жиром». Трет. Амыяк; ср. моно … корень снедный (вообще) Р. Я. С. Ымыйахтаах (рт Ымыйах – лаах), речка, левый приток р. Алдана Д. К. Протока в дельте р. Лены. Ром. Ымыйахтыыр (от ымыйах –лыыр) населённый зимний пункт в З Жехсогонском наслеге Таттинского улуса Якут. округа. С. Н. Т. [412. Пекарский Э.К. Словарь якутского языка. Т. 3., 1959, с. 3794-3795]».

Поскольку «ымыйах» фигурировал и под названием «быта», приводим об этом растении справку из того же словаря: «Быта сочные мясистые корни некоторых трав Тор.; замороженные корни чёрноголовника (ымыйах или ымыйа, быта уга, … добываемые из нор полевых мышей или употребляемые в пищу, как лакомство в сыром виде = (на Оймяконе омук бытата, иддеки [413. Пекарский Э.К. Словарь якутского языка. Т. 3., 1959, с. 642] Ымыйах иногда называют и хорун [414. Там же. с. 1578].

«Эмынях или ымынях, по-русски, чёрноголовник. Корни эмынях терте выкапывают из нор полевых мышей, которые запасают эти корни на зиму; в одной норе находят иногда от 5-7 фунт. Варят в молоке и едят в замороженном виде (под названием быта) – писал об этом же растении Р. Маак [415. Маак Р. Вилюйский округ Якутской области. Ч. 3., Спб., 1887, с. 56].

По сообщению сегодняшнего собирателя названий местностей Т. Сулбэ верхоянские и оймяконские якуты под термином «идьдьики» и «сардаа» имеют в виду вовсе не чёрноголовник и кровохлебку, а копеечник горшковидный. По его просьбе старый учитель из Верхоянского района М.И. Федоров дал следующее описание того растения: «Сардаа растёт в лесных луговинах с чернозёмной почвой. Стебель растения имеет тёмнобордовый цвет и высоту около 50 см. Листья его зелёные, а цветы белые. Зреет в середине лета и увядает осенью наравне с другими растениями. Корни его ветвисты и сьедобны. Вес такого корня около 200 гр. Толщина каждого отдельно взятого ствола корня с палец и располагается довольно глубоко в почве. Его выкапывали в пищевых целях осенью и весной. Летний корень, именуемый «тот сардаа», не сьедобен. По сообщению местных старых людей, использование корней данного растения было таково. Выкопанный корень мыли и сушили. Затем растирали в порошок. Последний имел белый цвет. Вкус сахарист. Такую муку подмешивали в «керчех» - молочное блюдо. Корневище принято было есть и в жареном на вертеле виде. В таком печеном виде он напоминает морковь, ныне его не едят» [416. Стулбэ Б. Мэнэ ааттар. Якутскай, 1979, с. 33].

Текст здесь дан в переводе с якутского. В той же книге собирателем опубликовано на эту же тему сообщение 100 с лишним летнего оймяконца Т.Г. Винокурова из местности Хара-Тумул: «Ымыйах – корень растения илдиэки. В других местностях этот корень называют илдиэки, а мы именуем его просто ымыйах. Илдиэки … варим в воде. Откладываем его в запас на зиму, положим в тар («кислое молоко». С. Н.) … Его ели, смешав с травой уорэ. Его ели в прошлом в Оймяконе и богачи, и бедные. Раньше мы не знали злаковой муки. Находили ымыйах удачливые. Им завидовали. В нынешний век изобилия не выкапывают этот добрый дар природы. Позже, узнав суть дела, любители понемногу всё же начинают применение в пищу данного полезного растения» [417. Стулбэ Б. Мэнэ ааттар. Якутскай, 1979, с. 33].

Неизвестно, какое растение имеется в виду, сбор каких-то сьедобных корней из мышиных нор отмечен у ительменов: «камчадалы, собирая сьедобные коренья в мышиных норах, говорили между собой на особом языке, чтобы мыши их не поняли» [418. Соколова З.П. Культ животных в религиях. М., 1972, с. 57]. «У коряков, как и у других северо-восточных палеоазиатов, существовал особый способ собирания корней. – пишет В.В. Антропова. – Осенью женщины отправлялись в тундру, отыскивали там норы мышей, разрывали их мотыгами и извлекали оттуда «запасы» корней, сделанные этими животными на зиму» [419. Антропова В.В. Культура и быт коряков. Л., 1971, с. 65.].

Подобно этим северянам, как отмечено выше, якуты прошлого также не прочь были воспользоваться запасами мышей, то есть входили в число прямых продолжателей данного палеоазиатского обычая.

Норы мышей якуты разрывали особыми лопатами, носившими названия «баhымньы» и «хоруур». Позже эти орудия были переоборудованы под земледелие. В тех же целях, очевидно, использовывалась якутская мотыга «табыыка», получившая своё название от глагола «табый» - «копай».

Обычай выкапывания мышиных нор в целях использования готовых запасов корней по своему принципу перекликается с запасанием в многолетнемёрзлом грунте рыбы и мяса впрок. Идея о возможности хранения пищевых запасов в ямах, выкопанных в мёрзлом или в прохладном грунте, быть может позаимствована древними северными палеоазиатами именно из мышиных нор и мышиных запасов. Данный вывод подкрепляется тем, что северные следопыты большинство своих лекарств из растений, минеральных источников, солей отбирали, наблюдая за повадками и поступками больных и раненых животных.

О заимствовании идеи хранения запасов пищи в прохладной земле от опыта арктических и субтропических мышей свидетельствует и форма самих пищевых ям. Последние всегда и всюду на Севере имеют цилиндрическую форму, напоминающую на увеличенный отрезок мышиной норы. Таковы мясные и рыбные ямы. Такова и яма для хранения пищевых корней. О ней О.В. Ионова сообщает: «до 70-х годов прошлого столетия якуты сохраняли корни и листья дикорастущих растений в сыром виде в небольших ямах, стены и дно которых обкладывали берестой, что носило характер своеобразного силосования, и, по мнению якутов, повышало питательность и вкус корней и трав» [420. Ионова О.В. Растительная пища якутов (в кн.: «Сборник статей и материалов по этнографии народов Якутии». Вып. 2., Якутск, 1961, с. 28)]. Точно таким же образом отзывались якуты об эффекте хранения мяса и рыбы в аналогичного типа ямах. Таким образом, давнее историческое прошлое ымыйаха – быты надо вероятно искать только в самой Якутии и в областях, находящихся на равных с Якутией природно-климатических условиях. У южных соседей якутов не зафиксировано корневище, близкое к якутскому ымыйаху и, вероятно, не случайно: там нет ни квашения рыбы и мяса, ни «вечной» мерзлоты, подобно якутской, выходящей прямо на поверхность земли.

Характерно отсутствие единого общеякутского термина на данное растение. Разные местностные группы якутов именуют его по-разному. Одни называют его «быта», другие – «ымыйах», третьи – «идьдьики» или «илдиэки», четвёртые – «hаддаа» или «сардаа». Последний термин явно смешивает данный корень с совершенно другим растением – с «сардааной» - лилией даурской. Описанное разноречие могло иметь место при отсутствии в некоторых регионах, районах и участках данного растения. Однако оно растёт во всей Якутии и знакомо всем. Отсюда, отсутствие единого названия на данное издревле знакомое растение, игравшее роль сегодняшнего хлеба – ярчайшее свидетельство удивительной разношерстности этнического состава людей, объединившихся в наши дни в единый народ, носящий название «якуты». Каждая этническая группа, поодиночке вливавшаяся в состав якутов, оякучиваясь, видимо, приносил осколки бывшего своего родного языка в виде таких собственных терминов на разные вещи. Формирование якутов и якутского языка подобным образом продолжается и по сей день, и ещё не изучено в достаточной мере это уникальное явление, уходящее безвозвратно в прошлое. Изучение тех процессов и установление их основных закономерностей помогло бы разобраться некоторым образом и в историческом прошлом, как якутов, так и их ближайших соседей. Отмеченные те процессы знакомы всем исследователям и неисследователям: до XVII в. тюркоязычная часть якутов занимала лишь междуречье Лены и Амги и некоторые участки в нижнем течении Вилюя. Распространение тюркоязычия на остальную часть Якутии произошло всего лишь за три столетия и часть процесса на дальних окраинах продолжается и по сей день, уничтожая остатки эвено-, эвенко-, и юкагироязычных.

Не в пример «ымыйах»у», сьедобные луковицы лилии розовой, именуемой якутами «моно», «монуо» и «модуон» растут в значительных количествах лишь в Олекминском и в Вилюйской группе районов Якутии, а лилия даурская, по-якутски «сардаана» вовсе не растёт в трёх Колымских районах. Применение в пищу этих луковиц в прошлом было зависимо от вышеописанной карты их произрастания в крае. Однако местами указанные луковицы якуты не знали, не взирая и на наличие и их путали, как уже отмечено выше, с другими растениями.

О данном растении исследователи-якутоведы оставили следующие записи. «Из диких растений русское и якутское население употребляет в пищу… корни: сардану и приготовленный из неё дюк, макаршу (мэккээhин)… Сардана довольно сладкий корень и потому её роют ежегодно в значительном количестве; в продолжение целого года она служит лакомством, заменяя для местного населения русские пряники… высушенную истолчённую сардану… употребляют в пищу, мешая с мукой половина на половину», - рассказывал о Верхоянском улусе XIX в. И.А. Худяков [421. Худяков И.А. Краткое описание Верхоянского округа. Л., 1969, с. 59].

«Сардана, по-якутски сардангс, - писал В.Л. Серошевский. – Весной якуты отправляются во влажные низменности среди гор, где преимущественно растёт этот корень, собирают его в большом количестве, сушат и мелят на муку. Девятериник, Моно; похож на сардану и употребляется также, как и первая в бутугасе» [422. Серошевский В.Л. Якуты. Т. 1., Спб., 1896, с. 319, 320]. «Сушёные корни и луковицы … моно и сарангка растирают в муку и прибавляют в бутугас и ерю, стебли с листьями кладут в тар. От прибавления этого порошка кушанья делаются слизистыми и получают сладковатый, очень приятный, вкус. Не только в Вилюйском округе, но и во многих других местах якутской области растения эти собираются населением и как суррогат, и как лакомство. Жители Верхоянска … собирают … сардана в большем количестве и употребляют как лакомство и как напиток, приготовляемый на подобие шоколада, с которым он имеет сходство по вкусу» [423. Маак Р. Вилюйский округ Якутской области. Ч. 3., Спб., 1887, с. 56]. Таково сообщение Р. Маака о середине XIX в.

У О.В. Ионовой находим: «… Их сладковатые на вкус луковицы якуты варили с молоком, маслом, сливками или сушили и превращали в муку. В ведомости 1720 г. говорится о саране, как об одном из распространённых видов питания не только якутов, но и русских служилых людей. И тогда различалось два вида сараны … иссушённые обе сараны вместо крупы и каши и в пироги употребляют» [424. Ионова О.В. Растительная пища якутов. В указ.сборник. с. 27-28]. В «Словаре якутского языка» Э.К. Пекарского эти растения названы: «хорун», «моно», «сардана» и «ымыйах» [425. Пекарский Э.К. Словарь якутского языка. Т. 3., 1959, с. 3515].

Луковицами отмеченных двух лилий пользуется издревле вся лесная Евразия. У многих народов даже имеются особые месяцы, носящие название этих растений из-за страды сбора луковиц. Например, у лесных тувинцев-тоджинцев август носил название «Айлаар ай» - «месяц сбора сараны». При таком всеобщем интересе казалось бы термины на сарану должны были бы стать едиными всеобщими у значительных групп соседних народов. Однако этого не случилось ни у тюркоязычных, ни у многих других их соседей. О том, что у тюркоязычных не было единодушия в этом деле, свидетельствуют неодинаковые названия этого растения не только у каждого отдельно взятого тюркоязычного народа, но даже внутри разных племён одного и того же народа. Например, сарану лесные тувинцы из оз. Тоджа называют «ай», кумандинцы из Горного Алтая – «саргай», хакасские сагайцы – «сар5ай», хакасские качинцы – «сип» и т.п. Аналогичная картина наблюдается и у народов, говорящих на тунгусо-манчжурских языках. Например, «сарана» по-эвенкийски – «тукала», по эвенски – «тэк р» (тукэр), по-негидальски – «т охой» («токор», «токой»), по орочски – «токкои», «токои» («токор»), по-манчжурски - «тукада», «туканда» (употребляется в пищу в маринованном виде). Подобный терминологический разнобой – одно из свидетельств формирования каждого тюркоязычного народа, из разнородных элементов, возможно, путём простейшего отюркизирирования, то есть перехода иноязычных на тюркский язык вследствие перехода на скотоводческое занятие.

Не совсем был однороден и способ обработки и пользования этой мучнистой луковицей. Коряки «… корни сараны … ели сырыми или варёными, обмакивая их в жир» [426. Антропова В.В. Культура и быт коряков. Л., 1971, с. 65]. Амурские ульчи сарану (тури) … также запасали на зиму; её луковицы нанизывали на нитки и вешали в амбаре на стену. У сараны употребляли в пищу не только луковицу, но и её жёлтые, цветущие осенью цветы мони; Их варили, немного подсушивали на солнце и клали в суп как приправу» [427. Смоляк А. Ульчи. М., 1966, с. 97]. Кеты «… на зиму сарану (Кох) сушили. Мучнистые её луковицы очищали, а затем варили, пекли на рожнах, добавляли в мясной и рыбный суп, ели в сыром виде [428. Алексеенко Е.А. Кеты. Л., 1967, с. 126]. Кумандинцы «… из луковиц сараны готовили кашу. Сначала их варили в воде, затем, слив воду, отжимали. Второй раз варили сарану на молоке. Состоятельные семьи заправляли готовую кашу сметаной» [429. Сатлаев Ф. Кумандинцы. Горно-Алтайск, 1974, с. 123]. У хакасов «… дикорастущие растения собирало главным образом притаёжые население (подчёркнуто мною. С. Н.): бельтиры, сагайцы, кызыльцы и частично качинцы … сарану пекли в золе, заправляли в суп вместо крупы, варили на молоке. На зиму сушили, заготавливали впрок» [430. Патачаков К.М. Культура и быт хакасов. Абакан, 1958, с. 65]. «У таджинцев были известны два способа сушки сараны. При одном способе луковицы мелко нарезали и сушили в течение дня на солнце, разложив на полосах бересты или в берестяном корыте. При другом – применявшемся реже, луковицы высушивали на специальном сооружении (барба), под которым близ чума разводили небольшой костёр. Если шёл дождь, то сушили над очагом в чуме. высушенную сарану хранили в барба. Применение сараны было разнообразно: сушёную сарану ели с чаем; из толчёной варили густой кашеобразный суп (айлыг будаа), в который иногда добавляли оленье молоко; сушёную сарану брали с собой на охоту. Луковицы её употребляли и испеченными в золе очага» [431. Вайнштейн С.И. Тувинцы-тоджинцы. М., 1961, с. 105-106].

Часто в южной Бурятии молочные продукты заправляли плодами сараны (хэбэ или тумэhэн). Молочный продукт айруул, приправленный плодами осенней сараны и сахаром, являлся кушаньем, очень чтимым населением южной Бурятии. Иногда густой массой айруула, сараны на сахаре начиняли баранью и говяжью кишку. Этот продукт считался удобным в дороге … Прибайкальские буряты из сушёной сараны приготовляли муку» - рассказывает И.Е. Тугутов [432. Тугутов И.Е. Материальная культура бурят. Улан-Удэ, 1958, с. 157]. «Вокруг Байкала, по Ангаре и на Амуре было широко распространено выкапывание корней сараны. Их высушивали, толкли и делали муку, из которой пекли лепёшки», - сообщает об эвенках Г.М. Василевич [433. Василевич Г.М. Эвенки. Л., 1969, с. 127].

Если подойти со стороны сходств звукового состава слова, якутскую «сардаана» можно было бы сопоставить с монгольской «сараана», также означающей «лилия. Однако эти два слова не могут быть родственниками друг другу из-за их смыслового значения. Если бы у якутов имелось своё слово «сардаана», оно бы переводилось как: «ядовитая», «смертельная» или «гибнущая» (от «Сара» - «яд», «сараа» - «погибай», «помирай»). Растение, окрещенное таким страшным названием, не только не было бы допущено к кухне, как лакомая «сардаана», но даже места его произрастания оказались бы снабжены предупредительными эпитетами. Таким образом поиски родословной якутской пищевой сараны оказались безрезультативными, то есть прямые родичи не найдены. Зато в ходе поисков выявилась удивительно широкая вариабельность у всех народов Сибири, как терминов на само растение, так и методов применения его в пищу. В том числе у самих якутов также оказались свои несколько непохожих друг на друга терминов на сарану и локальных разновидностей пользования растением. В проведённых поисках остались пробелом самодийские народы. Их травяная пища изучена с недостаточной полнотой, да и термины на местных языках оставлены не зафиксированными. Следующим растением, потреблявшемся якутами прошлого в массовом виде является болотное, крахмалистое растение, произрастающее только в мелеющих озёрах. О нём у Р. Маака находим: «Корневища растения Кёл аса – «озёрная пища». Этими корневищами якуты запасаются в большом количестве, не только в Вилюйском округе, но и в прочих частях Якутской области. Около Якутска описываемый суррогат носит название унджула или анагасын и в самом Якутске продавался в 1854 г. ( по 10-13 коп. сер. за безмен (2,5 фунта). Добываются эти корневища якутами в сентябре месяце: для этой цели они отправляются большими партиями на несколько дней к озёрам, со дна которых вылавливают корневища шестами. По мнению якутов растение это цветет только тогда, когда никто не видит и может переменять своё место, переходя из одного озера на другое. Собранные корни сушат и держат в сухих местах. В пищуидёт мелкоистолчённый порошок и достаточно ложки на горшок бутугаса, чтобы сгустить его. Ещё вкуснее описываемое кушанье, если к нему прибавить несколько муки» [434. Маак Р. Вилюйский округ Якутской области. Ч. 3., Спб., 1887, с. 56].

«Сусаток, хлебница унджула, ынак аса, кюеель аса, значит: тягучка, коровий корм, озёрная пища. В сентябре якуты выгребают шестами со дна озера корни этого болотного растения, или отыскивают их в грязи облемевших озёр руками. Ложка муки этого корня придает горшку бутугаса большую густоту и приятный сладкий вкус» - сообщал В.Л. Серошевский [435. Серошевский В.Л. Якуты. Т. 1., Спб., 1896, с. 319].

Сусаточным крахмалом якуты пользовались вплоть до начала коллективизации.

Поиски параллелей этого растения у соседей якутов невозможны из-за его обезличенности у самих якутов. Как оно называлось в древности забыто полностью. Его древнее собственное название заменено несколькими иносказательными терминами эвфемистического назначения. Например: «кель сас» означает «озёрная пища», «ана5ачын» является видоизменением выражения «ынах аhа» - «коровий корм», «унджуула» переводится как «тягучка», описывая особенность самой муки в каше и молоке. Иногда данное растение именовали «аадыл» - «крошево» или «толчёнка».

Поиски параллелей о подобной муке у соседей якутов не дали ничего интересного. Только у хакасов отмечено пользование в прошлом корнями какого-то болотного растения под названием «ипсек» [436. Патачаков К.М. Культура и быт хакасов. Абакан, 1958, с. 65]. Корнями не сусака, а сиеверсии ледяной и эллиптического горлеца пользовались чукчи. Говорят, что эти растения тоже крахмалисты [437. Симченко Ю.Б. Культура охотников на оленя Сев.Евразии. М., 1976, с. 83]. В этих двух примерах нет, разумеется, ничего родственного с якутским сусаком. Однако и они не лишены некоторых общих черт. Например, во всех упомянутых трёх случаях источником крахмалистых веществ являлись водные растения или растения, произрастающие в условиях переувлажненности. С другой стороны во всех трёх случаях отобраны мучнистые растения. Всё же указанные общности вряд ли были связаны с экспортом и импортом готовых идей и опытов, ибо широтные, климатические и почвенные различия между южной и северной частями Сибири не способствовали заимствованиям и переносам в области растительного царства. Говоря иначе сам состав водных растений на Севере и Юге не был одинаков. Отсюда, если и могли быть сходства в пользовании якутами прошлого сусака, то они могли быть не на Севере, и не на юге, а лишь у соседей с запада и востока (то есть у тех, кто жили в одинаковых с якутами природно-климатических условиях. Но к сожалению сведения об этих соседях якутов чрезмерно скудны и исследователями не приведены местные термины вещам).

Единственный случай совпадения названий сьедобных трав якутов с их южными соседями наблюдается в деле с растением мэкэрсин. Об этом растении не отмечено ни у Маака, ни у Серошевского. И.А. Худяков о нём писал: «макаршу мэккээчин), употребляемую как лекарство против поноса» [438. Худяков И.А. Краткое описание Верхоянского округа. Л., 1969, с. 59]. О.В. Ионова вкючила мэкэрсин в ряд растений со сьедобными корнями и, русские названия которых не установлены [439. Ионова О.В. Растительная пища якутов. (В указанном сборнике с. 27)]. В такое смутное сообщение конкретность вносит «Словарь якутского языка» Э.К. Пекарского: «мэкэрсин, мэкээсин Д. П. (ср. монг.: мекер « название особой травы со сьедобным корнем)=макаршын особая трава (макарша, макаршино коренье, растение змеин-корень – полигенум бисторта, корень которой сьедобен, так же как и быта; запасаемый мышами сьедобный корень травы, растущей в лесах на северной стороне речек Д. П.» [440. Пекарский Э.К. Словарь якутского языка. Т. 2., 1959, с. 1545].

Об использовании в лесной части Хакасии растения, напоминающего по названию якутский «мэкэрсин» пишет хакасский этнограф К.М. Патачаков: «Дикорастущие растения собирало главным образом население … собирали они … слизун (махарсум)» [441. Патачаков К.М. Культура и быт хакасов. Абакан, 1958, с. 65].

С этим растением, как видим, получилась какая-то путаница: два основных якутоведа (Маак и В.Л. Серошевский не знают о наличии такого сьедобного растения, И.А. Худяков считает его лишь лекарственным растением, О. В. Ионовой (из-за отсутствия точных данных о самом растении) не удалось выяснить русское и ботаническое названия растения. Отсюда единственным свидетелем применения якутами прошлого в пищу растения мэкэрсин остаётся лишь протоиерей Димибриан Попов.

При проверке выяснилось, что в руки Д. Попова попали очень неточные сведения. Во-первых монгольское слово «мэкэр» оказалось означает вовсе не мэкэрсин, а совсем другое растение: «гречиху горлец» [442. Монгольско-русский словарь. М., 1957, с. 254]. Во-вторых растение «полигонум бисторта» оказалось не сьедобным, а лишь лекарственным. И якутское название этого растения не «мэкэрсин», а «эрбэhин». Здесь Д. Попова, по-видимому, запутали местные старожилые русские, пользующиеся и русским и якутским языками. Именно в их среде, а не среди якутов, очевидно, пользовались для полигонум бисторта привозным из Западной Сибири и европейской части страны термином «макаршин». У монголов и хакасов указанные выше термины возможно имеют, как и у якутов, русское происхождение. Об этом свидетельствуют следующее сообщение ботаника М.Н. Караваева: «Горлец змеиный или змеевик (полигонум бисторта), … растёт лишь в европейской части СССР и отчасти в Сибири, но восточнее оз.Байкала не заходит … У нас (В Якутии С. Н.) произрастают два родственных ему вида: горлец эллиптический (полигонум эллектикум) и горлец утончающийся (полигонум аттенуатум), по-якутски известный под названием эрбэhин от. Горлец эллиптический – характерное альпийско-тундровое многолетнее растение … Растёт на каменистых тундрах, альпийских лугах и горных тундрах по всей территории ЯАССР. Горлец утончающийся от предыдущего вида отличается более крупными размерами стебля … Растёт по низинным местам в юго-западных районах республики, изредка по луговым склонам, ерниковым лугам, лесным лужайкам и их опушкам. Единичные экземпляры этого вида можно обнаружить в Якутском районе. … Корневища змеевика (горлеца) европейского происхождения … употребляются как сильно вяжущее средство в виде порошк… Продолжение »