ЧАСТЬ I. ДИРИНГОВОЕ ЯЗЫЧЕСТВО
Глава 1. Не три, а два мира диринговцев
С записью легенд и преданий Якутии опоздали. Основная их масса записана в начале XX века. Из-за идеологических предвзятостей в них отсутствуют (не записаны) сведения, касающиеся язычества. Последних не очень много и в более ранних записях. Их следовало бы отобрать отдельно, опубликовать без всяких комментариев и классификаций и без подгонок к чужим религиям. Так удобнее было бы работать с самим местным материалом в его первозданной чистоте.
Самые ранние языческие представления Якутии следует искать не в политизированном насквозь православном шаманизме, а в бытовых, промысловых обрядах и в наиболее древних легендах и преданиях.
Древнейшие предания и легенды Якутии лишены стихотворности, беспесенны, просты сю-жетно и все, на удивление, лаконичны. При их чтении живо вспоминаются немногословные и практичные промысловики доколхозных дальних окраин, жившие круглый год без посторонних, наедине с необжитой природой. Главное отличие тех легенд: они повествуют только о двух мирах (о небе и Земле), а не о трёх поздних библейских. Нет ни слова о каком-то подземном царстве. По их представлениям, кроме неба и земли, никаких других миров нет. Те легенды и предания повествуют о том, что плоская Земля по краям загибается вверх, подобно котлу и сковороде, чтобы сойтись с небесным куполом, спускающимся вниз для стыка с Землей. Тот стык хорошо проходим для желающих подняться в небесную страну и для пришедших спуститься с небес вниз на Землю.
Говоря об обитателях неба и Земли, легенды и предания не делают никакой разницы между землянами и обитателями неба. В них выставлены самыми обыкновенными людьми с семьями и детьми, буднично занятыми на своих участках неба и Земли повседневными хозяйственными хлопотами, трудом и промыслами. Здесь исключение составляют одни небесные дьяволы (абаасы) — посылающие на Землю самые лютые морозы. Однако и они обрисованы в виде самых обыкновенных людей, также со своими семьями и заботами, занятыми в своих хозяйственных промыслах. Солнце, Луна, Звезды обрисованы как небесные «ыал», т.е. семьи, не имеющие ничего отличного от обычных людских семей. Короче, их никто ещё не превратил ни в духов, ни в богов. Любопытно, даже небесные абаасы на своём небе остаются простыми людьми, лишенными дьявольских свойств и наклонностей. Короче, на своём небе и небесные абаасы — простые люди. Только спускаясь в «командировки» по сезонам на Землю, они создавали морозы, И с ними земляне обмениваются женихами и невестами. В легенде о Великом Кудангсе повествуется один из подобных случаев общения землян с небесными абаасы. С молодежью других обитателей неба земляне находились в постоянных брачных связях, ходили в гости друг к другу.
Согласно тем легендам и преданиям, Земля была населена двумя типами существ: дневными и ночными. Контингент дневных состоял из всех видов существ: людей, зверей, птиц, насекомых и т.п. А ночные представлены одними душами и тенями мёртвых людей, зверей, птиц и прочих. Иначе говоря, деление на дневных и ночных представляло собой деление на живых и мёртвых. Вся группа мёртвых, во избежание произношения слова «мёртвый», именовалась «ночными» («туунгнгу», «туун сырыылаах»), «тёмными», «чёрными» (хара, хара дьайдаах, харанга, xapaнга куус», харанга тыын). Дневные или живые именовались «светлыми душами» (сырдык тыыннар), «дневными», «солнечными» («кун урдунээбилэр», «кунускулэр», «кун айыылар», «кунтэн кентостеехтер», «кун аймада», «кун айыы аймада», «кун одото»). Нередко «дневных», выкинув подразумеваемые «дневной», «солнечный», кратко называли «Айыылар», «Айыы аймада». Короче, понятие «айыы» было синонимом «живой», «дневной», «солнечный», «живущий под солнцем», «солнцесветный» и т.п.
Деление живых и мёртвых на «ночных» (тёмных, чёрных) и «дневных» (солнцесветных или айыы) произведено дорусским диринговым язычеством из-за отсутствия понятий «подземное царство» («Аллараа дойду») и «наземное среднее царство» («Орто дойду»).
Дорусские диринговцы ещё не додумались до деления Земли на «подземный» (Аллараа дойду) и «наземный» (Орто дойду) миры. Поэтому им приходилось отнести дневное солнечное время живым — Кун айыы, живущим в солнечное время, а ночное время — «тёмным» силам, т.е. мёртвым. Пространство было единым, и только двухсменное «проживание» могло поделить поверхность Земли на миры живых и мёртвых. Живые жили и трудились под защитой дневного солнечного света, потому и подчеркивали их солнечность «Кун». Ночью они спали, уступая ту же прожиточную площадь мёртвым. Во избежание столкновения между мёртвыми и живыми, мёртвым строго-настрого запрещалось появляться под солнечным светом. Прикосновение солнечного света к духу мертвеца (к дьяволу) сулило ему окончательную гибель. Потому мёртвые духи днём прятались от солнечного света в своих воздушных гробницах-арангасах. Только когда стемнеет, они шли шататься по поверхности Земли, в основном, там, где жили до смерти.
Вот таково бесхитростное представление диринговцев не о трёх, а только о двух мирах. Представление на редкость простое, невыдуманное, взятое из жизни самого диринговца. Тут и гадать, и колдовать с философско-ультранаучным видом нечего: вещи названы своими именами. Оказалось, вахтовый посменный метод труда и проживания был придуман ещё пращурами человечества.
Глава 2. Раннее очеловечивание природы - создание правил проживания в природной среде
В отличие от всех своих степных соседей, эпосы якутов и якутян воюют не с людьми и полчищами натуральных войск, а, выполняя шаманскую работу, «богатырствуют» над натуральными дьяволами. Их сказки повествуют не о людях и их взаимоотношениях, а выставляют своими персонажами птиц, зверей, животных и естественные силы природы. Причем те персонажи все до единого очеловечены: разговаривают, думают, переживают, рассуждают, спорят. В единичных случаях появления человека в числе персонажей, он, как с равными себе, разговаривает и советуется со зверями, птицами и природными силами. Например, старушка со странным угро-самодийским тавтологично двойным именем Люди-Люди (Таал-Таал), примерзши мокрой одеждой ко льду, просит помощи у Солнца, облаков, ветра, гор, мышей и наводит у них справку о том, кто из них сильней. Выручает бедолажку человек, т.е. сказка назидательно демонстрирует, что из всех вышеперечисленных очеловеченных сил природы остается сильнейшим все же человек. И все это не в шутку, а повествуется всерьез.
Если иметь в виду тривиальную истину, что религия — зеркало социального строя, создавшего ее, то даже два вышеприведенных примера не позволили бы якутоведению зря тратить три с половиной столетия на выяснение социального строя якутов, якобы об их былой принадлежности к степнякам, имевшим развитую ступень классового общества. От достигнутой высоты развития общество не проваливается в бездну начальных этапов очеловечивания. Если бы якуты когда-либо принадлежали к классовому обществу степняков, то их религия и фольклор были бы на соответствующем классовом уровне, а не на уровне языческих представлений начальной зари первобытного общества.
То, что описанное выше состояние фольклора не являлось частным исключением, и вся духовная жизнь не была выше по уровню развития, иллюстрируют бытовые, промысловые и другие языческие обычаи. Они устойчиво сохранялись на диринговом уровне почти до середины 20 века. Так, старые люди, подобно знаменитому арсеньевскому
Дерсу Узала, продолжали разговаривать, как с людьми, со зверями, птицами, домашними животными, водоемами, лесом, природными явлениями до 50-60 гг., т.е. до полного вымирания последних остатков неграмотных досоветского времени. На дабалганах, т.е. на жертвенниках у подъемов на гору, на водораздельных седловинах, на местах опасных переправ через водоемы, на перевалах высоких гор, те старцы убежденно обращались к духам дабалганов и духам-хозяевам местностей с оставлением жертв. Они не упускали случая поговорить с вихрем холорук, стыдили одинокую тучку, не давшую докончить стогование сена, упрашивали внезапный порыв ветра не мешать переправе. Древний персидский царь Дарий не был одинок, стегая море кнутом за потопление флотилии. По преданиям, некий обитатель озера Мастаах на Вилюе «наказал» озеро за гибель сына на рыбалке, выпустив в реку значительную часть воды того озера. Из-за веры в одушевлённость всех живых деревьев, вся доколхозная Якутия потребляла на топливо только сухостой, сушняк и опавшие сухие ветви. Тогдашний заготовитель дров метался по густому бору в поисках сушняка, не смея срубить на топливо хоть одно живое дерево. Тут вера в одушевлённость живых деревьев играла роль подлинного бога-охранителя и бога-санитара лесов. О том, что в прошлом и лесные пожары были большой редкостью, свидетельствуют лесные топонимы «курунг» — «горелый лес». Подобные топонимы должны были появиться при очень большой редкости пожаров.
Всё описанное выше — не взрослая игра в волшебство. Оно представляет собой чудом сохранившиеся живые экспонаты музея редкостей времён самой ранней зари детства человечества. В них сохранилось состояние человечества, когда оно впервые заметило, что такое разум. Поскольку оно ещё не осознало то, что его разум и чувства отличаются от подобия разума и чувственности других живых существ, оно наделяло всю живую и неживую природу себе подобными качествами. А подобие себе оно видело в наивном очеловечивании всей окружающей природы. Тому раннему человеку казалось, будто всё одушевлённое и неодушевлённое вокруг него и природные явления чувствуют, думают, переживают, обладают речью, разговаривают со всем своим окружением. Так древнейшим человечеством были превращены в своеобразных людей не только все живые существа, но и неодушевлённые предметы и силы природы.
На начальном этапе, пока ещё не родилось представление о загробной жизни, указанное очеловечивание всей живой и неживой природы явно было непосредственным и неогульным. Короче, все живое и неживое раннему человеку казалось таким же человеком, как он сам, но в ином внешнем облике. И именно благодаря сохранению той стадии представлений, арсеньевский Дерсу Узала и доколхозные якуты, как к натуральному человеку, обращались с речью и восклицаниями к ветру - вихрю холорук, к горе, к облакам, к солнцу, к живым зверям, птицам, рыбам, деревьям и камням. Из тех же представлений возникли все волшебства сказочных героев из явлений природы, зверей, птиц, неодушевлённых предметов. Часть олонховских персонажей из натуральных объектов живой и неживой природы также взята из тех же представлений. Отличительная особенность той примитивной стадии представлений - отсутствие абстракции и очеловечивание всего и вся в самой их натуре. Вот почему все персонажи сказок Севера и якутов из самих зверей, птиц, рыб и разных натуральных предметов и явлений.
На той стадии очеловечивание всего и вся практически закрепляло естественные, равные взаимоотношения между всеми живыми существами, установившиеся ещё до сапиентации человечества. Тогдашний человек, ещё не уяснивший своё отличие от других живых существ, относился ко всем живым существам и неживой природе, полагая, что и они, как человек, обладают разумом, чувствами и своим языком для общения. Отсюда и его деликатное отношение ко всему своему окружению, ничем не отличающееся от его отношения к своим соплеменникам. Так, опасаясь «болтовни» «болтливой» природы, ещё древнейший человек наряду со своим повседневным бытовым языком придумал и пустил в ход особый «язык оберегов» (эвфемизмов). Последний обязан был воспрепятствовать пониманию «болтливой природой» сути разговора между промысловиками. Таким способом древнейший человек старался избегнуть передачи слухов об его намерениях объектам его промысла. Чтобы предупрежденные «болтовней» природы объекты охоты не убегали от промысловика, последний, выходя на промысел, полностью переходил в общении на язык оберегов. Например, «бех бэбээрэр» дословно означало «мусор блеет». На самом же деле выражение имело смысл «лает собака», ибо под условным словом «мусор» подразумевалась собака. Выражение «хараны чехетт-м» дословно означало «просверлил чёрного» и употреблялось в смысле «увидел человека». «Хара» (тёмный, чёрный) означал «человек». В «языке оберегов» якутских промысловиков изобилуют угро-самодийские, майаато-нгасанские и юкагирские слова. Так, «хара», «харн» по-нгасански «сам» (по типу якутского «бэйэ» и тунгусского «бэйэ»), «хагамен» или «хаах» у юкагиров «ворон» и т.п. Примечательно, в тех якутских оберегах полностью отсутствуют тунгусоязычные слова. Это явное свидетельство того, что тунгусоязычие ещё вчера было языком якутов, и промысловики не пользовались им в качестве оберегов, боясь, что «болтливая природа» поймет слова на этом язычии не хуже слов на сага-языках. А майаатские и юкагирские слова, как слова давно оставленных якутами языков, считались не совсем понятными для «короткой памяти» «болтливой природы». Про механизм передачи вестей «болтливой природой» говорили: «Топор твой сболтнет услышанное у тебя деревьям, деревья передадут это птицам, птицы — ветру, а ветер — той дичи, на которую ты идешь охотиться». Как видите, все в данном очеловечивании построено на удивление бесхитростно, просто, непосредственно, как у малого ребенка в игре.
Как хорошо прослеживается из простейших и будничных обычаев, самая ранняя стадия очеловечивания природного окружения сводилась только к установлению элементарных правил общения с природой. Например, обычай не шуметь в лесу, горах, в вечерней и ночной тиши означал: не тревожь без необходимости живую и неживую природу, ибо они тоже «люди» и нуждаются, как и ты, в покое. Данный обычай позже породил завет: «Люби ближнего» (очеловеченных живую и мёртвую природу). Запреты не трогать, не пугать и не беспокоить любую живность с детенышами и не обижать беспомощных детенышей вели к завету «люби ближнего». Промысловый обычай «не убивай лишнее, ненужное тебе, ради промыслового азарта» и бытовой обычай, запрещающий не только убивать, но даже беспокоить несъедобных тварей и живность, в дальнейшем переросли в общий завет «не убий». Туда же вёл обычай не мучить добычу и не позволять детям играть живыми и мёртвыми промысловыми трофеями.
Глава 3. Иччи - придание человеческого облика
загадочностям - разума -неодушевлённых предметов и явлений
С самой зари появления по сей день человечество старается понять причину разумности окружающей его природы. Те старания и сегодня не дали уверенных выводов и представлений. Причина неуспеха здесь, возможно, кроется в том, что в качестве мерила искомого разума человек выставил единственно свой разум. Отсюда, любую разумность и разум человечество с первобытных времён пошло облекать в человеческое обличив. Так, приписывая разумность даже неодушевлённым предметам, оно наделило каждый предмет скрытым в его натуре невидимым маленьким человечком — «носителем» его «разума». Например, если дерево или камень наделены разумом, способным думать, чувствовать, говорить, то они должны были осуществлять это при помощи того невидимого маленького человека, скрытого внутри его. Того человека диринговцы Якутии и весь Север назвали по угро-самодийски «Йи-чи» — «человек-человек», ибо «йи» — «человек» и «чи» — «человек». Русская «душа» также состоит из угро-самодийских слов «ду» — вариант «то, ту, до» и т.п. и «ша» — вариант «чи» (ча, че, пи) — «человек» в шекающем произношении, как в «киши» (кши). Парность «человек-человек» — особенность древнейшего создания подобных понятий.
Тех человечков внутри каждого предмета древность наделяла словоохотливым характером. Болтовню подобной природы легенды уподобляли безудержному и беспорядочному гвалту толпы. Согласно легендам, обретшие дар услышать и понимать тот гомон указанных человечков, не выдержав круглосуточный гвалт, на первых порах сходили с ума. Ту болезнь именовали «колдунской болезнью» или шаманским «эттэтии». Правда, к шаманской болезни приписывали еще «освежевание» злыми духами. В определенные сезоны, по поверьям, упоминаемая болтовня природы становилась слышимой и понятной даже рядовым смертным, не наделенным ни шаманским, ни колдовским даром. Именно в те сезоны принято было ходить «послушать тангха». Taнгха - ожидаемая судьба или кусок судьбы. Вести те, будучи выболтанными, занятыми тем делом, подвергшись пересудам, попадали в уши «болтливой» природы. Последняя, как радио, вещала об услышанном во что горазда. Не имея ничего общего с понятиями о богах, слово «таьгха» имеет общие угро-само-дийские корни с понятием «тангра» или «таггара». Здесь «та» — «человек». В случае «тангра», «та» снабжена окончанием «-н» и суффиксом превосходной степени «-ра». Отсюда, «танра» — «величайший человек». В случае «тангха», «тан» добавляется второе слово «ха» или «ка» — «человек». Получается рядовое «люди — человек». Ту древнюю тaнгха принято было слушать ночами на так называемых «ночных тропах духов». После реформирования обычаев под православие, место слушания было перенесено к зимним прорубям и старым пустующим етехам. Перенос был связан с переходом на христианский обычай слушания болтовни водяных, якобы убегавших из водоемов из-за крещения в воде Христа. При этом термин «слушание тангха» заменили выражением «слушание сулуукана». У самих якутов не было понятия о «водяных» - «сулууканах». Православие же, приведшее это понятие, явно позаимствовало его у сибирских угро-самоди. Там шекающие водяных называют шулюкин от слова «чу-ликин» — «водяной человек». Слово «чу», «чул» — «вода», «река» встречается и в Якутии: Чууйэ близ Майа в Мегин-цах, речка Чулбу на Учуре, речка Чульман в Тимптоне. Однако от тех «чу», «чул» древняя Якутия не создала «водяных людей» - чуликинов.
Указанных человечков неодушевлённых предметов, именуемых йичи или иччи, шаманисты и этнографы назвали «дух-хозяин». Например, «дух-хозяин травы». Подобные условные прозвища и прозвища, приклеиваемые им из других язычеств, настолько исказили представления о каждом язычестве, что позже, после вымирания самих старых представителей поколений язычников, эти представления становились непонятными или извращенными до такой степени, что их суть переставало понимать даже новое поколение самих язычников.
По численности слишком массовых иччи неодушевлённых предметов и явлений практичные древние всегда выставляли в виде микроскопических человечков, не заслонявших собой воображаемый взор. Например, иччи трав и деревьев обрисовывали в виде весьма добродушных созданий - человечков с булавочную головку, копошившихся у основания каждой травки и отдельного дерева. Однако в общей массе коллектив тех микроскопических иччи считался вершителем судеб, знаком благополучия и высокой урожайности. Их всех собирательно называли «Аан дойду иччилэрэ», т.е. иччи матери-земли.
Из числа массовых иччи деревьев отдельно выделили иччи деревьев-великанов, иччи деревьев-уродов (орук, арык) и иччи кутук мае или кудук мае. Те три иччи обрисовывались не микроскопичными. Иччи дерева-урода в виде мужчины-полудьявола со страшным внешним обликом выставлялся хозяином пристанища всевозможных недобрых духов-бродяг. Противовесом ему была содержательница проезжающих добрых духов иччи дерева-великана, рекордсменка по долгожительству. Подобные деревья считались хранителями благополучия региона. Их наличие причислялось к ряду живых указателей счастливой местности. Их усиленно оберегали, окружали противопожарной вырубкой, очищали от мусора. Само дерево превращали в местную святыню и объект молений и жертвоприношений. Иччи такого дерева обрисовывали в виде очень добродушной и благожелательной старушки. Однако, при защите несчастного, эта старушка превращалась в волшебницу — обладательницу неотразимого серебряного копья.
В виде аналогичной волшебницы, хранительницы всех несчастных выставлялась женщина-богатырша — иччи странного дерева кутук-мас или кудук-мас. Это дерево любых пород, по внешнему виду ничем не отличается от других. Однако из-за каких-то особых свойств мимо него не проходит ни одна живность округи. Во время своих странствий я несколько раз натыкался на такие деревья в тайге. Вокруг него все истоптано, ветви лоснятся от лапок пернатых, кора исцарапана когтями древолазающих, стволина изрезана метками медведей. Ни одному из мудрейших старцев не удалось высказать чисто практические объяснения столь неотразимой притягательности подобных деревьев. Старики лишь пожимали плечами и ссылались на какие-то магнито-подобные свойства дерева. Вот такие аар-кудук или аал-кудук в самодеятельной адаптации явно образовали сказочное дерево аал-луук из олонхо, ибо дерева с названием «лук» не существует нигде в Якутии. Сказочный аал-луук художники несправедливо изображают в виде уродливого дерева со скрюченными ветвями. Такая уродина превратилась бы в гнездовье дьяволов, а не добрых духов.
В виде женщин нормального роста обрисовывали иччи водоёмов. Правда, тут имеется их представление в виде рыбовидных людей. Например, в притче, рассказанной мне М.А.Сафоновой (родом из Кыыллаах-Абаги Олёкминского улуса, 1909 г.р.), на мастера-изготовителя карасьих верш насели два карасевидных иччи озера Соххор Соболоох. Мастер отогнал их обратно в озеро, бросив на ворох сухих стружек зажжённую спичку. Это какой-то странный случай обращения с иччи водоёмов. Обычно же с ними всегда обращались весьма деликатно. Встречаются легенды и об обращении людей за помощью к данной обладательнице неотразимой серебряной стрелы Сэлээн.
В виде человека нормального роста изображались и иччи конкретных местностей. Таковыми же иччи наделялись грозные стихии и явления. Например, Сун Дьааhын (дословно: ухающе зевающий) — якутский Зевс-громовержец считался охотником за нечистыми духами.
Иччи эха - ой дуораана обрисовывался по-разному: то выставляли его ушастым мальчишкой или девчонкой, то молодым парнем с очень широким ртом. Ой Дуораана относился к ряду шаловливых и добродушных существ.
Иччи разных ветров обрисовывались по-разному, меняясь соответственно особенности. Так, приятным ветеркам придавали вид красивых девушек, любящих расчесывать и ерошить волосы людей и шаловливо дующих им в лицо. Злые же ветры обрисовывались сварливыми старухами-ведьмами.
Из всех якутских иччи особое место занимает иччи гор и скал. Его не стараются очеловечивать, ибо представляли и представляют в виде самой натуральной живой бесхвостой шерстистой обезьяны весьма крупной породы. Во всех справочниках и ранних записях слово «обезьяна» объяснено как «горное иччи».
Как видим, иччи — не просто набор оторванных друг от друга понятий. Иччи — целая система придания человеческого облика всем загадочностям, непонятностям и кажущемуся разуму неодушевлённых предметов и явлений природы. В данной системе значимость иччи обозначена величинами роста человечков иччи: малозначимые и массовые по численности иччи малоприметны, микроскопичны, а опасные и грозные иччи персонализированы, увеличены в росте, снабжены картинно-характеристичными названиями и обладают броским характерным обликом. Например, иччи огня обрисовывается только в виде колоритной головы мудрого старца с пепельного цвета волосами, высунувшегося из очага. По типично якутской картинной обрисовке, облик этого иччи и загадочен, и мудр, и жесток, и ласков, и ужасен, и притягателен. В подобной обрисовке портрета якутская картинная речь бесподобна. Подобная многогранность портрета вполне понятна. Ведь этот иччи - главнейший на полюсе холода. Без его благорасположения не прожить и часу в зимнюю стужу и не быть здоровому даже в летнюю жару, если человек лишается горячей кухни. Иччи огня — постоянный посредник между человеком и всеми добрыми и злыми силами. Он же — главный защитник домашнего очага и очиститель от всех видов скверны. Слово «арчы» — по-тунгусски «можжевельник». Окуривание его благовонным дымом именовалось «арчылаа,ын» — очищением. Само имя данного иччи, как всегда у якутов, описательно. Хатан Темиэрийэ есть поздняя адаптация выражения Хатан Тибиирийэ. Здесь «Хатан» — «перекаленный до растрескивания» (имеются в виду, видимо, растрескивающиеся угли). «Тибиир» — «выплевывай брызгами». Тут воссоздана на редкость живая картина весело потрескивающего огня, рассыпающего во все стороны вылетающие искры и летящие раскаленные угли. Окончание «-йэ» — «человек» на угро-самоди.
Система иччи практически была самым ранним правилом поведения первобытного человека в его взаимоотношениях с неодушевлёнными предметами и природными явлениями, которые он считал равными себе по «разуму». А взаимоотношения те были, разумеется, равноправными, ибо в ту пору первобытное общество ещё не доросло до дискриминации кого-то в правах. В этом смысле приписывание иччи разного рода якобы культов несправедливо, ибо культ - рабское одностороннее низкопоклонство. У ранних первобытных людей не могло быть ни неравных отношений, ни низкопоклонства классового общества перед сильными. Другое дело - налаживание равноправных взаимоотношений, проведение своеобразной дипломатии путём угощений и иногда даже открытые схватки. Подобного типа взаимоотношения вытекают из анализа остатков обычаев с так называемыми культами. В отдельных случаях к объектам культа относились с позиций методов приручения диких животных. Говоря иначе, опасных объектов культа первобытные преимущественно стремились методами приручения нейтрализовать, приручить, благорасположить к себе. А колдуны замахивались даже на то, чтобы превратить их в ручных. Отсюда, не было никаких якобы культов разного рода, а была лишь система иччи - придание человеческого облика всем загадочностям и непонятностям, которых стремились как-то нейтрализовать.
Глава 4. Кут и сюр - очеловечивание только одушевлённых существ
Очеловечивая для взаимоотношений всю окружающую природу, диринговцы все же ту природу, оказалось, почти с самого начала пошли делить на неодушевлённые и одушевлённые категории. Для носителей очеловеченной неодушевлённости они придумали единый термин иччи. Для одушевлённых же очеловечивание было создано при помощи терминов сюр и кут. Сюр - зеркальная копия или тень одушевлённых. Происходит термин от угро-самодийского слова «сю» (сy) - живое существо. От него «суоhу» — «животное, скотина». Термин же «кут» на том же языке означает «человек» во множественном числе. Тут «ку» — «человек» почему-то снабдили окончанием множественного числа «-т». Подобным способом, кажется, термин «кут» решили отличить от слов «ку», «куп» (ки, ке), применявшихся для самих людей. Как видите, наличие тени, способной передвигаться, заставило древних создать особый очеловеченный образ «сюр» для одушевлённых подвижных существ. В итоге, очеловечивание одушевлённых само по себе разделилось на два самостоятельных человека, обслуживавших одновременно одно и то же одушевлённое существо. И это вполне практично: само существо и его тень получили собственных самостоятельных человечков - сюр (тень-человек) и «кут» (человек тела существа). Неподвижную тень неодушевлённых предметов древние не сочли необходимым наделить самостоятельным человечком. Поэтому йччи оказался без ординарца типа «сюр». С ординарцем или без ординарца - таково принципиальное отличие иччи и кут. Раннее язычество строжайше придерживается указанных различий иччи и кут. А вот всегда отличавшийся беспринципностью шаманизм пошёл сплошь и рядом нарушать и одинарность иччи, и двуединость неразлучных кут и сюр, изображавших тело и тень живого существа.
Между прочим, в своём очеловечивании природы и русское язычество не отошло от диринговой схемы очеловечивания всего и вся в природе. Оно также разделило природу на одушевлённую и неодушевлённую половины. Человечков неодушевлённой природы оно назвало духами. Непонявшие это шаманисты и этнографы пошли добавлять к понятию «дух» дополнительное слово «хозяин». А начальное же первобытное понятие «дух» не имело ничего общего с собственническим «хозяин». Под словом «дух» имелся в виду тот предполагаемый человечек, из-за присутствия которого внутри неодушевлённого предмета и явления, последние выставлялись думающими, переживающими и говорящими по-человечески. Подсовывание же в данное первобытное понятие слова «хозяин» резко меняло смысл понятия: первобытный «дух» (человечек) превращался в позднего социального «хозяина-собственника», т.е. владельца прежнего первобытного суверенного неодушевлённого предмета или явления. К сожалению, подобные поздние навешивания разных социальных ярлыков не дают возможности для понимания в чистоте понятия и явления первобытного времени.
В отличие от «духа-хозяина», русское языческое понятие «душа» осталось в первозданной своей чистоте. «Душа» - тот невидимый человечек, который, находясь внутри одушевлённых существ, делает их «рассуждающими, переживающими и разговаривающими», как человек, Именно из такого расчета первобытные люди обращались к любым живым существам как к людям. И сама смышленость живых существ укрепляла веру первобытного человека в то, что только нахождение внутри любой живности невидимого человечка, названного «душой», делает её равной «по разуму» самому человеку. Душа душой, а понятие о разуме живых существ не понято наукой и сегодня. Возможно, мы не понимаем из-за стремления увидеть их разум по человеческому образцу. Например, если обезьяна не пишет и не читает, то её разум мы называем только инстинктом. А может быть, обезьяна наше умение читать и писать тоже относит к числу инстинктов в представлении обезьяньего разума. В технике воздухоплавания и безвредной энергетике двигателей человечеству ещё долго догонять насекомых и птиц. В технике связей, общении, локации человечеству также предстоит изучать микромир и поведение насекомых. Человек агрессивен к природе и ту агрессивность именует своим разумом. А все живые существа, за исключением человечества, предпочитали и предпочитают жить, не нарушая экологии природы. Кто его знает, возможно, там разум мощнее и жизнеспособнее агрессивного человеческого.
В отличие от дирингово-якутского, русская «душа» остаётся одна без ординарца в лице отдельно очеловеченной тени. Короче, русская языческая «душа» проще, чем якутская «душа» — «кут» с его ординарцем «сюр». Впрочем, русские языческие «дух» и «душа» образованы на базе угро-самодийских «ду» - «человек», «ша» - «человек» и «к»(х) - «человек». Так, ду+к(х)=«дук или дух» - «человек-человек», ду+-ша (типа кши) = «человек-человек». Подобные повторные «человек-человек» (ки-чи, ки-ши) типичны для этнонимов и обозначения понятия «человек». А угро-самодизмов в русском языке хоть отбавляй: угорский «кум» по-русски «кумовство», русский «жир» у самодиязычных «дир», самодия-зычный «хор», «хорье» - «журавль», «хоровод» по-русски «хор», «хоровод».
Отличия между русским понятием «душа» и якутск… Продолжение »
