УДК 392(= 512.157)
ББК 63.5(2Рос = Як)
Николаев, Семён Иванович.
Н63

Народ саха / Сомоготто. - Якутск: Якутский край, 2009. - 300 с.
ISBN 978-5-89053-057-8. Агентство CIP НБР Саха

Предлагаемая работа представляет собой полную коллекцию раньше нигде не описанных народных методов и приёмов труда в издревле традиционных отраслях занятий народа саха. Хронологические рамки коллекции с 1917 по 1980 гг. Поскольку те методы представляют собой применяющийся в настоящее время опыт труда целого народа, их пример и самобытное решение тех или иных сложных вопросов может оказаться пригодным для заимствования тружениками села других северных и холодных областей страны. С другой стороны, в этнографической практике нет ещё опыта по созданию цельного портрета народа при помощи одних методов и приёмов труда, находящихся на стыке сельскохозяйственных и гуманитарных отраслей занятий. Поэтому новинкой могут заинтересоваться как этнографы, так и специалисты-сельскохозяйственники.
Коллекция рассчитана и на массового читателя из числа сельских тружеников, и на специализированный круг краеведов, этнографов, археологов, студентов, учителей и специалистов сельского хозяйства, и тех, кто интересуется культурой и бытом народа саха.

ISBN 978-5-89053-057-8

© Николаев С.И., составление, 2009
© ООО «Издательство Якутский Край», 2009

С. СОМОГОТТО

Я К У Т Ы
(НАРОД САХА)

ОГЛАВЛЕНИЕ

От автора

Глава I. Народное традиционное и современное луговодство якутов

Глава II. Старое и новое в приготовлении кормов для скота

Глава III. Разведение и уход за крупным рогатым скотом

Глава IV. Коневодство

Глава V. Охотничий промысел

Глава VI. Рыболовство

Глава VII. Оленеводство. Собаководство. Отрасли, появившиеся в хозяйстве якутов позже

Глава VIII. Некоторые специфичные приготовления и продукции луго-лесного, горно-таёжного и арктического хозяйственных комплексов

Литература

От автора

Прошло ровно 25 лет, как готовая к печати рукопись данной монографии была сдана в издательство «Наука». К 1970 году всё традиционно якутское прошлое было обрисовано в имеющейся литературе, и повторять это не имело смысла. И данной монографии поневоле пришлось посвятить себя тому, что, именуя «производственными секретами», обходили стороной все этнографы-якутоведы – методам и приёмам труда народа в традиционных отраслях занятий. Это придало монографии необычный для этнографии облик. Получился весьма колоритный трудовой портрет народа - народа, победившего своим трудом и изобретательностью, остающиеся по сей день проблемой для всей планеты, экстремальности полюса холода. Автор горд тем, что данным здесь портретом опроверг мнение В.Л. Серошевского, объявившего в своих «Якутах» народ саха ленивым народом планеты.

Невзирая на выставление против воли автора неопубликованной рукописи монографии на всеобщее обозрение в читальном зале архива ИЯЛИ, обрисованный здесь портрет якута не удалось повторить ни одному якутоведу. Он, как и четверть века тому назад, остаётся свежим и колоритным. И это потому, что с самого начала автор знал: рукопись увидит свет не очень скоро, и монография сознательно была построена в виде этнографической летописи будней труда. Ныне данный портрет - не только исследование, но и неповторимый документ внутреннего очевидца и внимательного наблюдателя. В нём читатель увидит немало неотыскиваемые в архивах детали и подробности жизни, о которых сегодня говорят и спорят. Найдут здесь немало полезного для себя и экологи, ибо именно в тот период началась массовая химизация. Учитывая всё это, ослепший сегодня автор не посмел стронуть даже буковку от созданного им в свой зрячий сезон. Автор надеется, что и издатели учтут указанные особенности труда.

Апрель 1995 года.

Г л а в а I
НАРОДНОЕ ТРАДИЦИОННОЕ И СОВРЕМЕННОЕ
ЛУГОВОДСТВО ЯКУТОВ

Попытки освоить необъятные просторы Севера человечество начало ещё в эпоху палеолита. Наступление на него не прекратилось и в наши дни. Во всём этом многовековом деле характерно то, что на Север всегда идут любители таких стремнин жизни, где, по словам якутского героического эпоса «олонхо», можно выявить с отчётливостью степень «закалки души и тела» (киhи уйана-хатана биллэр…) Надо отметить, для испытания своей «удали молодецкой» ими был выбран объект вполне достойный: стихии Севера никогда ещё не принимали пришельца извне с распростертыми объятиями. И все препятствия преодолевали (и ныне преодолевают) не только с помощью одной своей завидной выносливости к лишениям и тяготам, но и применяя особые средства и методы покорения естественных неблагоприятностей сурового края.

С изучением тех средств и методов, давших возможность продвинуть каждую новую отрасль хозяйства в районы и области Крайнего Севера, в историко-этнографической литературе обстоит не совсем благополучно. В ней пока что призвана возможность наличия таковых лишь у одних охоты, рыболовства и оленеводства. Что же касается продвижения скотоводческого дела в якутскую часть Восточно-Сибирского Севера, то здесь вопрос с самого начала поставлен так, что пресекалась и сама мысль о возможности наличия каких бы то ни было особых средств и методов. Связано же было это явление со следующим обстоятельством.

Как на заре якутоведения, так и сегодня имеет место мнение о якобы полном отсутствии источников, на основании которых можно было бы реконструировать картину протекания ранних этапов скотоводческого освоения территории Якутии. С другой стороны, без той картины, на которую должен был опереться один из двух несущих столбов проблемы о происхождении якутов, последняя не могла сделать ни единого шага вперёд. Тогда с данным вопросом пришлось поступить аналогично с повреждённой ногой человека – заменить его искусственным протезом. Последний в первоначальном виде состоял из робкого предположения о том, что скотоводческие предки якутов, возможно, являлись выходцами из зоны степей. Однако о том, как они овладели природой морозной тайги тогда умалчивалось сознательно, так как ожидалось со дня на день открытие кем-нибудь из исследователей их особых методов и приёмов. Потом по прохождении не только десятилетий, но даже столетий, эти ожидания, видимо, постепенно сменились уверенностью о практической невозможности открытия их когда бы то ни было. С таким неутешительным выводом, очевидно, и был связан переход от первоначального, временного, на постоянный вид протеза. Во избежание традиционных помех, и в данном случае, разумеется, необходимо было как-то обойти стороной тот, считавшийся безнадёжным, вопрос. Удался такой манёвр только тогда, когда с исторической арены вычеркнули незаметно два крупнейших фактора: противодействие Севера нововведениям и роль активной деятельности человеческого труда в преобразовании природы. Другими словами, проникновение скотоводческого дела в древнюю Якутию описали так, будто бы в данном крае в тот период не было ни глухой дикой тайги, ни -40⁰, -50⁰, -60⁰ морозов. Что же касается создания кормовой базы для скота, то отметили; что луга создавали из века в век не пришлые скотоводы, а позаботилась о том сама щедрая природа. И удивительно, в эту версию поверили даже практики-якутяне, по сегодняшний день, не отрывающие рук от лугосозидательной деятельности и ежегодно сталкивающиеся с хронической нехваткой кормов для скота во время неповторимо морозных и продолжительных зим.

Между тем тот «безнадёжный вопрос, доставивший столько хлопот якутоведению, был не совсем безнадёжен. Отнесли же его в ту категорию лишь по той причине, что источником по нему искали не там, где следовало. Их, прежде всего, надо было искать в самой действительности жизни якута. Это тем было необходимо, что второй последний этап скотоводческого освоения региона протекал, буквально, на глазах, до 30-х – 40-х годов XVII века скотоводческий оазис охватывал только одну Центральную Якутию. Из этого плацдарма новая отрасль хозяйства двинулась дальше после прихода русских. Хотя самый апогей приходился на XVII-XVIII вв., постепенно затухающие его волны исчезли окончательно лишь с началом коллективизации в наше советское время. Как видим, за весь указанный период была редкостная возможность проследить прямо в натуре за всеми подробностями и закономерностями скотоводческого освоения Севера. Опираясь на них, потом не так уж трудно было реконструировать и его дорусский, начальный этап. При этом возможно не пришлось бы прибегнуть даже к методу аналогии. Судя по тому, как скотоводы Центральной Якутии с приходом русских ринулись на новые целины, подобно воде из прорвавшейся плотины, к тому времени они, очевидно, обладали достаточно надёжными средствами и методами борьбы с неблагоприятностями Севера. В ином случае подобной массовости не наблюдалось бы. Отсюда выходит, что оба этапа скотоводческого освоения Якутии, вероятно, пользовались одними и теми же методами и средствами. Поздний из них разве мог иметь то преимущество, что за период проживания в центрально-якутском плацдарме те средства и методы могли быть несколько усовершенствованы. Однако, судя по редкостной медлительности развития всего и вся в прошлом у якутов, и здесь не приходится рассчитывать на слишком большие сдвиги.

Заметить всё это исследователям вовремя воспрепятствовал ряд также своеобразных обстоятельств. Прежде всего, территория расселения якутов настолько велика, что до распространения современных скоростных видов транспорта не было физической возможности каждому, отдельно взятому, исследователю ознакомиться с их всех жизнью лично. К тому же каждая локальная группа данного народа в прошлом представляла собой нечто неповторимое по своим этнографическим особенностям. Поэтому львиная доля внимания исследователей ушла на стремление составить общее представление о них в целом по методу склеивания мозаики из разрозненных мелких кусков. С другой стороны, не взирая на почти ежедневность сталкивания с лугосозидательной деятельностью скотоводов, никто так и не обратил внимания на её фактическую роль в освоении Севера. Тут, кажется, перепутала все карты вышеупомянутая версия протеза о «вечных» лугах, подаренных природой. Поэтому от этого слишком будничного вида обработки земли все взоры оказались оторваны и прикованы всецело к начальным шагам земледелия. Наконец, оказало ослепляющее действие на умы обнаружение больших сходств в языке и части занятий якутов с южными степняками. С тех пор южные параллели были превращены в своего рода панацею. Только от них ждали и ждут разрешения всех вопросов проблемы о происхождении якутов. Отличное же от южного в культуре якутов не пользуется популярностью в той проблеме. Поэтому отделывались и отделываются от них, лишенными деталей, общими схемами, объединяемыми термином «северные элементы».

В таких условиях не удивительно, что о луговодческих делах якутов до сих пор господствуют одни лишь лаконично поверхностные констатации типа: «они спустили какое-то озеро», «каждое лето свирепствуют лесные пожары» и т.п. Между тем все эти мероприятия издавна входили в одну довольно стройную систему, которую можно назвать народным луговодством. В Якутии скотоводство больше, чем где бы то ни было, нуждается в устойчивости кормовой базы. А таковую нельзя обеспечить без столь же устойчивого и в достаточной мере разработанного луговодства. Отсюда не может быть сомнения в том, что народное луговодство якутов относится к числу одного из главнейших средств, при помощи которых было осуществлено скотоводческое освоение данного края. Теперь остаётся нам ознакомиться с ним самим, иначе не совсем будет легко понять и сегодняшнее луговодство Якутии.

Для получения представления о традиционном народном луговодстве якутов не требуется никакой реконструкции – оно действительность нашего сегодня и, в почти нетронутом виде, несло трудовую вахту вплоть до окончания Великой Отечественной войны советского народа против немецко-фашистских захватчиков. Появившемуся в Якутии, практически, лишь с послевоенного времени, современному общему луговодству не привелось даже конкурировать с этим седовласым властелином скотопригодных просторов края. Дело в том, что первый не был приспособлен под уникальные природно-климатические условия Якутии в то время, когда последний веками специализирован только для них. Поэтому оба они слились воедино, взиамодополняя друг друга.

Как и подобает веками разработанной системе, в народном луговодстве якутов имеется все, что требуется от подобного комплекса знаний. Меры по повышению урожайности лугов состоят из лиманного орошения при помощи глухих земляных перемычек, внесения органических удобрений путём выпаса домашних животных, регулирования эксплуатацией сенокосов и пастбищ через постройку систем жердяных изгородей. Уход за лугами и их сохранность осуществляются при помощи луговых хозяйственных палов, ежегодной уборки естественного и производственного мусора, постепенной ликвидации временных и постоянных переувлажненностей, уничтожения редких деревьев, кочек, а также борьбы с молодой порослью наступающего леса и кустарников. К приёмам же лугосозидания относится: выпуск до определённого уровня излишка воды мелких и средних водоёмов, осушка болот, расчистка закустаренных и закочкаренных площадей и наступление на лес большей частью с помощью лесных палов. Таков общий схематичный силуэт данного ветерана скотоводческого освоения Якутии, вынесшего на своих плечах самую наитруднейшую часть тягот борьбы с суровыми стихиями, непривычного для разведения травоядных, края. Рассмотрим теперь некоторые его подробности.

В отличие от луговодства других зон, в нём было отведено неимоверно большое место борьбе с древесной растительностью и кустарниками. В этом деле якуты часто прибегали к услугам могучей стихии огня. Уничтожая лес при помощи пожаров, они получали на гарях неплохое пастбище, так как там в первые годы обычно урожаи трав всегда бывают обильными. К тому же якутские лошади и крупный рогатый скот местной северной породы, очевидно веками выработавшейся привычке, поедают траву, растущую на гарях, весьма охотно. При более тщательной очистке или после длительной эксплуатации, часть таких пастбищ могла затем пойти на пополнение фонда сенокосных угодий. Таким образом, одним из главных назначений огневого метода в старинном луговодстве якутов было отвоевывание у моря тайги всё новых и новых площадей под пастбищные и сенокосные угодья, т.е. постепенное расширение фонда культурных лугов. Томмотские эвенки до сих пор помнят о временах, когда междуречье Амги и Лены целиком входило в состав их охотничье-оленеводческих угодий. По их рассказам, как только появились на той территории скотоводы, начался грандиозный лесной пожар, продолжавшийся десятки лет. Во время пожара сгорели все ягельники, и ушла оттуда дичь. Охотникам-оленеводам не оставалось иного выхода, как откочевать подальше от выжженной территории [*О том же говорит и В.Л. Серошевский. Только у него нет указания о хозяйственном назначении массовых ежегодных лесных палов. (см. В.Л. Серошевский, Якуты, т.1, Спб, 1896, стр. 223-224]. Всё же некоторая часть междуречья Амги и Лены, как Ляги, Нахара, Джобулга и Качикат, остались в виде смешанных владений якутов и эвенков, ибо оленьи пастбища и дичь в них пострадали от пожаров в меньшей степени, чем в других. Томмотские эвенки одновременно отмечают, что до лесных пожаров скотоводов, на амгино-ленском междуречье озёр было не очень много. Аналогичные предания об освоении междуречья Амги и Алдана рассказывают томпонские и оймяконские эвены. По их рассказам в старину стоило лишь увидеть якуту-скотоводу тайгу, растущую на не гористой местности, то ничто не удерживало последнего, чтобы он не спалилеё. На этой почве, по преданиям, нередко возникали даже столкновения между охотниками-оленеводами и скотоводами. На Вилюе предания о первом появлении якутов также связаны с лесными пожарами. «Их всегда сопровождал лесной пожар» – говорят предания. Из серии рассказов о якутских лесных пожарах характерно предание об озере Нюрбе. Данное озеро, по версии тех же преданий, образовалось за счёт оттаивания вечной мерзлоты после лесного пожара, продолжавшегося десятилетия. По выпуску воды позже на месте озера образовалось самое крупнейшее на всём Вилюе луговое угодье [*Рукоп. Фонд ЯФ СО АН СССР, ф.б, оп.10, д.21, лл.36-39]. Подобного типа преданиями полна вся Якутия, и они составляют, как я их назвал про себя, особую серию «топонимических» преданий. Правда со сбором их обстоит весьма неблагополучно. Очевидно, отсутствие в них элемента сенсационности и чрезвычайная их будничность не способствовали появлению интереса к ним собирателей.

В таких преданиях в устном виде, возможно, сохранена народная летопись реальных событий, относящихся к истории отдельных местностей. На каждое луговое угодье, озеро или отдельную местность обычно всегда имеется по несколько преданий. Характерно, что последние обычно начинают своё повествование не от божественного сотворения каждой местности, а от приведения их в состояние хозяйственной пригодности через трудовое вмешательство человека. Очевидно, передавая из уст в уста историю приложения труда на каждую пядь хозяйственно-полезной площади, авторы и пересказчики таких преданий стремились внушить своим потомкам бережное отношение к результатам своего многовекового нелёгкого труда.

Не ручаясь на полную правдоподобность, для специалистов-луговодов я хочу здесь привести одну интересную версию народных преданий о создании части лугов аласного типа. Обнаружив в низинной тайге места неглубокого залегания подземного льда, якуты, по версиям преданий намеренно пускали лесной пал. Причём для данного дела выбиралось такое время, чтобы пожар шёл не только по смолистым кронам, а чтобы горели и стволы, и пни. В результате, на той местности не только выгорал лес, но и начинал оттаивать подземный лед, образуя глубокие провалы, заполняющиеся водой за счёт ископаемого льда. Такое, созданное искусственным путём озеро (кул кордугэнэ), оставлялось надолго в полной неприкосновенности. Убедившись, что дно «созрело» для образования на его месте лугового угодья, дальние потомки первого зачинателя дела принимались за осушение котловины озера. Так трактуют народные предания о своём посильном участии в образовании части современных аласов Якутии [*Алаас – луговое угодье посреди тайги, возникшее вокруг озера или на месте высохшего озера. В отличие от них, луга на речных долинах носят название «толоон» и «хочо»]. Как видим, местностные предания якутов-скотоводов не совсем солидарны с гипотезой о единственно природном возникновении термокарстовых озёр и аласов данного края.

Следующее назначение огневого метода состояло в постоянном обслуживании одного из главных видов старинного якутского содержания скота-выпаса и тебенёвки. Последние не могли обойтись без такой поддержки потому, что применявшийся в то время вольный выпас по своей специфике постепенно мог привести луговое угодье и к утрате естественной урожайности, и к ухудшению состава травостоя. Дело в том, что при вольном выпасе травы больше вытаптываются, чем поедаются. А накопление остатков сухой травы на лугу – серьёзное препятствие для прорастания нового урожая трав. Кроме того, при тебенёвке и выпасе скот обычно обходит стороной сорняки, что создаёт серьёзную угрозу постепенного вытеснения полезных трав из состава травостоя данного лугового угодья. От такого эксплуатационного мусора якуты-скотоводы очищали луговое угодье при помощи луговых палов, что имело в те времена незаменимый никаким другим способом эффект.

Если наблюдать за практикой проведения луговых палов, метод на внешний взгляд казался бесхитростным. Однако, если вникнуть во все внутренние подробности дела, то его мог провести успешно только тот, кто в совершенстве знал данное опасное дело. Любое луговое угодье в Якутии находится в виде островка среди безбрежного океана смолистой тайги. Отсюда любая малейшая оплошность и недосмотр могли привести за собой переход луговых палов к грандиозному лесному пожару, создававшему угрозу жилым и хозяйственным постройкам самих скотоводов. Опасность перехода луговых палов на лес усугублялось ещё тем, что травяная растительность, выходя за пределы лугового угодья, всегда забирается далеко вглубь леса. А там всегда полно легко сгораемого сухого валёжника и бурелома.

Наученные горьким опытом многовековой практики, якуты-скотоводы мастерски владели техникой ведения луговых палов. Они почти никогда не допускали опасных лесных пожаров в хозяйственно необходимых им местах.

В зависимости от особенностей каждой отдельно взятой местности, луговые палы проводились или поздней осенью или ранней весной. Осенью подходящим считался период после опадания огнеопасной смолистой хвои. Весной принято было спешить управиться с луговыми палами опять же до появления хвои, когда сухие травы на лугах приобретали достаточную горючесть, и в лесу ещё сохранялась сырость от, только что оттаявшего или местами ещё сохраняющегося, снега.

Особенно капризно было проведение луговых палов на торфяниках. Если подобного типа луговое угодье находилось в постоянно влажном состоянии, то луговой пал на нём проводился на общих вышеприведённых основаниях. На суходольных же лугах торфянникового происхождения перед применением пала предварительно обязательно надо было удостовериться о негорючести слоя поддёрнового торфа. Такое условие подвертывалось лишь после чрезмерно дождливого лета и то не осенью, а следующей весной, когда к влаге добавлялись ещё остатки зимней мерзлоты. Здесь якуты-скотоводы отличали несколько степеней влажности торфа: пресыщенно-влажный и мёрзло-влажный – никогда не допускающие горения; влажный, но горючий при сильном огне; влажноватый – поддерживающий весьма длительное горение и совершенно сухой, где слой торфа выгорал довольно быстро.

Из всех перечисленных состояний самым опасным считался предпоследний, ибо в таких случаях подземные пожары могли продолжаться годами, не затухая ни в дождь, ни зимой, ни летом.

В деле гашения подземных пожаров дореволюционные якуты-скотоводы были совершенно беспомощны, потому и опасались его во всех случаях применения огня. Если несмотря на все предосторожности случались подземные пожары на торфяниках, то они вели за собой неисчислимые беды: в местах выхода их на поверхность начинались лесные пожары, застающие скотоводов врасплох; луговые угодья торфянникового происхождения совсем выходили из строя, превращаясь в сплошные колдобины и глубокие омуты с обильной водой.

Не в пример с подземными пожарами, якуты-скотоводы были довольно сильны в борьбе с лесными палами. Здесь они вполне оправдывали отзыв о них эвено-эвенкийских преданий, называвших их «огненными людьми». Отстаивая свои хозяйственно-полезные угодья, якуты-скотоводы умели быстро и малыми силами обуздывать грозную стихию лесных пожаров. В данном деле им оказывало неоценимую помощь превосходное знание местности. В качестве преграды огню они ловко использовали каждый ручеек, русло речек, лесные поляны, редколесье, болото, места наибольшего суживания массива леса между озёрами, кустарниковые «мари» (болото) и даже хорошо утоптанные тропки.

При тушении самых буйных, так называемых, «верховых», пожаров, идущих исключительно лишь по смолистым кронам деревьев, первой мерой считалось придавливание его к земле. Достигалась эта цель путём валки самых высоких деревьев и при помощи пуска встречного малого пожара. Последний уничтожал весь горючий материал на пути продвижения большого огня. Способ этот именовался «гашением огня огнём». После придавливания верхового пожара, путь огню преграждался то прокладыванием пары борозд, то простой зачисткой наиболее легковоспламеняющегося материала на огнеопасных местах. Тихий низовой огонь во многих случаях не переходил через утоптанные лесные дороги и тропки.

Однако обращаясь с огнём с большой осторожностью около своих хозяйственных угодий и построек, вдали от последних дореволюционные якуты-скотоводы никогда не жалели леса. В иных случаях их обращение к лесу выглядело даже просто враждебным. Такое, казалось бы странное, поведение якута-скотовода имело весьма простое объяснение. Во-первых, море окружающей тайги они считали неисчерпаемым, бесконечным. Во-вторых, практическая польза, извлекаемая ими из леса, считалась мизерной. Вернее, благодаря обилию леса, они не замечали пользу леса таким же образом, когда люди не замечают обыденное, будничное имеющееся всегда к избытке. Наконец, в- третьих, бескрайняя тайга лимитировала величину жизненного пространства якута-скотовода – величину травянистых лугов. Точнее, якут-скотовод того времени, не имеющий достаточных средств быстро создавать искусственным путём луговые угодья, в лице тайги видел не что иное, как первого и самого могущественного своего природного противника в деле увеличения основного своего богатства – гуртов скота.

Вышеотмеченное отношение к лесу наложило свой отпечаток на некоторые обычаи и привычки дореволюционного якута-скотовода. Кто внимательно присматривался к усадьбам и хозяйственным постройкам якутов-скотоводов прошлого, тот очевидно обратил внимание на полное отсутствие хотя бы кусточка внутри хозяйственно-полезной площади. С последней вырубались все деревья, сколько бы их ни было и к какой бы породе они ни относились. Вырубал якут-скотовод внутри своего двора даже красавицу-березу, которую он не только воспевал в своём фольклоре, но даже отнёс к категории священных пород деревьев, Делал он это потому, что внутри хозяйственно-полезной площади любая древесная растительность относилась к числу, мешающих жизнедеятельности, помех и мусору. Благодаря действию данной привычки, многие деревни, посёлки и города, построенные даже в наши дни, в Якутии не имеют деревьев ни на улицах, ни во дворах. А ведь они были в своё время воздвигнуты посреди буйной тайги. Спохватившись лишь после, на месте вырубленных естественных деревьев, теперь начинаются посадки саженцев и то весьма малоуспешно, ибо дело ухода за деревьями – начинание весьма новое и робкое.

Примечателен также старинный выбор места под кладбища. Этот обычай, возможно, пригодится археологам. Под кладбища, в преобладающем большинстве случаев, выбирались господствующие над местностью высоты, откуда беспрепятственно образовалось всё окружающее, ибо якут-скотовод даже после смерти не хотел, чтобы его «взор» заслоняла вездесущая стена глухой тайги. Такими высотами на термокарстовых озёрах были выступающие мысы берегового валика, а в реках - мысы у впадения в большую реку малых. Последние любили за то, что взор здесь был шире, чем где бы ни было, и имелась гарантия длительного сохранения широты взора, ибо зарасти деревьями такие места не могут пока не отойдут обе реки. На таких же мысах в старину отправлялись почти все религиозные обряды, с оставлением на них остатков костров, жертвенности, ибо такие мысы испокон веков в Якутии считаются торной дорогой всех духов, божеств и всех «представителей» потустороннего мира. На таких же мысах оставлялись и, вышедшие из употребления, охотничьи трофеи из лосиных подшейных волос, зубов добытых диких животных и т.д.

Кстати, в якутоведческой литературе весьма распространенно мнение, что такое отношение к лесу является одним из признаков степного происхождения якутов. Я, лично, не могу согласиться с подобным мнением. На мой взгляд, выходец из степей, наоборот должен был отнестись к древесной растительности мягче, так как не зря говорят «цена влаги лучше познается только в пустыне».

Из старинных якутских методов расширения фонда, сенокосов и пастбищ второе по своей значимости место занимали спуски озёр. Большая часть ныне имеющихся лугов аласного типа своим возникновением обязана именно данному методу. Луга же аласного типа являются господствующими в междуречье Алдана и Лены, В долине Вилюя, в Олёкминском и Горном районах. За исключением аласов междуречья Алдана и Лены, создание беженцами из центральных улусов лугов данного типа в названных выше окраинных районах Якутии протекала прямо на глазах письменной истории. Прибыв в эти новые районы, они провели осушение имеющихся озёр настолько быстро и со знанием дела, что явно у них в данном деле была исконная, выработавшаяся веками, сноровка. Надо полагать, опыт, сноровка и глубокое знание методики спуска озёр прошли свой ранний этап большей частью на аласах обширной центральной Якутии.

Спуск озёр дело не простое. Поскольку оно связано с тяжёлыми земляными работами и чтобы весь труд не пропал даром, необходима была большая точность в определении уклонов и скатов. При полном отсутствии таких бы то ни было приборов по нивелировке местности, всё это приходилось проделывать одним лишь глазомером и естественным чутьем. Таковое удавалось не всякому. Поэтому из среды самих скотоводов давно выделились особые специалисты – водознатцы, которых не редко приглашали даже из дальних улусов. Опытный водознатец, обойдя несколько раз выбранную местность, определял места проведения каналов с удивительной точностью. Кто пытался обходиться без их помощи не только терпел убытки, но нередко становился мишенью для едких насмешек. Например, в Ленинском районе до сих пор сохранилась, некогда весьма распространённое, притча об одном богаче по имени Мырайыак, который продул всё своё состояние в тщетных попытках выпустить огромное озеро Дженкюдэ. Все каналы у него оказались вырытыми не там, где необходимо.

Из-за огромной трудоёмкости прокладки каналов, спуски озёр в большинстве случаев производились сообща целой общиной. Только богачи, имеющие возможность нанять большое количество рабочих рук, могли произвести такую работу в частном порядке.

Вся работа по прокладке каналов производилась вручную при помощи топора, мотыги и лопаты. Особенно трудно было провести каналы через массивы леса, где кроме рубки леса, требовалась ещё раскорчевка пней и, мешающих работе, бесчисленных стелющихся могучих корней вековых лиственниц.

Применялись якутами-скотоводами два метода прокладки каналов: в «сухую» и «ведя воду за собой». При последнем методе канал рыли отдельными отрезками, по окончании которого готовый отрезок сразу заполняли водой. Так отрезок за отрезком вели воду до места назначения. Однако этот метод был допустим в случаях большой ровности местности, которая обеспечивала отсутствие большого напора идущей из озера воды. При всех остальных случаях применялся второй метод, где вначале заготовлялся весь канал полностью, а затем открывали, отделяющую канал от озера, перемычку. Открытие перемычки нередко обходился не без жертв, особенно когда уклон был большой и напор воды не давал возможности отойти землекопам на безопасное расстояние. Например, по рассказам, когда спускали на Вилюй в прошлом веке огромное озеро Нюрба, при открытии перемычки, с устрашающей силой хлынувшая, вода унесла с собой часть землекопов.

В связи с такой опасностью у якутов-скотоводов при открытии перемычки принято было исполнять особый обряд замаливания духа-хозяина спускаемого озера. Он был обязателен для крупных озёр, так как чем крупнее было озеро, тем грознее считался его дух-хозяин.

При исполнении обряда приглашался шаман или профессионал-заклинатель «алгысчыт». Обряд начинался с закалывания жертвенного скота, возраст которого также увеличивался соответственно размеру озера, мол, «духа-хозяина большого озера не замолишь телёночком». Разложив большой костер, шаман или алгысчыт через «уста огня» угощал духа-хозяина озера кровью и жиром жертвенного животного. Он просил его не гневаться на бедных скотоводов, которых не утеха, а нужда заставляет идти на вынужденное беспокойство его многовекового спокойствия. Умоляя тихо и мирно перейти на новое местожительство, алгысчыт, описывал преимущества будущей жизни духа-хозяина озера на новом месте. Затем по знаку алгысчыта начинали разрушать перемычку, положив на неё шкуру жертвенного животного. Масть последнего обязательно должна была быть бурой с тёмно-коричневыми тигровыми полосками, напоминающими застывшие волны разбушевавшегося озера. По обряду с перемычки последним должен был отойти алгысчыт. Это было не то залогом доходчивости заклинаний, не то профессиональным долгом алгысчыта и шамана. Именно из-за последней нелёгкой обязанности, алгысчыты и шаманы на обряд шли весьма неохотно. Иногда разыскать охотника произнести алгыс составляло целую проблему и надолго тормозило открытие перемычки. Когда же в несчастных случаях вода уносила с собой алгысчыта или шамана, их никто не жалел. Считали, что он пострадал из-за своих накопившихся жизненных грехов. Во избежание несчастных случаев, хитрые шаманы слишком опасные перемычки иногда заставляли разрушать зимой, разогревая мёрзлый грунт при помощи костров. Тогда по готовому следу самопуск озера начинался весной и обычно без жертв.

Позднейший этап здесь выделен отдельно по той причине, что он имел дело преимущественно с озёрами, сохранившимися только благодаря чрезмерной усложненности в

Сделать бесплатный сайт с uCoz